Узнать самого себя — это и самое трудное, (…) и самое радостное, (…) но самих себя своими силами мы не можем видеть (…); при желании видеть свое лицо мы смотримся в зеркало (…), при желании познать самих себя мы можем познать себя, глядя на друга. Ведь друг, как мы говорим, это «второе я». (…) Знать себя невозможно без помощи друга.^[116]

Ярость выводит человека из себя. Вот почему и поведение кабанов имеет вид смелости, хотя это и не настоящая смелость.^[117]

Имеющие опыт преуспевают больше, нежели те, кто обладает отвлеченным знанием.^[118]

Опыт есть знание единичного, а искусство — знание общего.^[119]

Признак знатока — способность научить.^[120]

Владеющие искусством способны научить, а имеющие опыт не способны.^[121]

В поэтическом произведении предпочтительнее вероятное невозможное, чем невероятное, хотя и возможное.

Одни [искусства] — для удовлетворения необходимых потребностей, другие — для времяпрепровождения; изобретателей последних мы всегда считаем более мудрыми, нежели изобретателей первых, так как их знания были обращены не на получение выгоды.^[122]

Мудрость (…) занимается причинами и началами.^[123]

Более мудр во всякой науке тот, кто более точен и более способен научить выявлению причин.^[124]

Удивление побуждает людей философствовать.^[125]

Знание о чем бы то ни было есть знание общего.^[126]

Для счастья (…) нужна и полнота добродетели, и полнота жизни.^[127]

Может быть, (…) вообще никого не следует считать счастливым, покуда он жив (…)? Если в самом деле признать такое, то не будет ли человек счастлив лишь тогда, когда он умер?^[128]

Камень, который по природе падает вниз, не приучишь подниматься вверх, приучай его, подбрасывая вверх хоть тысячу раз.^[129]

Добродетель мы обретаем, прежде что‑нибудь осуществив, так же как и в других искусствах. (…) Строя дома, становятся зодчими, а играя на кифаре — кифаристами. Именно так, совершая правые поступки, мы делаемся правосудными, поступая благоразумно —

благоразумными, действуя мужественно — мужественными. (…) Короче говоря, повторение одинаковых поступков порождает соответствующие нравственные устои.^[130]

Искусство и добродетель всегда рождаются там, где труднее.^[131]

Совершать проступок можно по‑разному (…), между тем как поступать правильно можно только одним‑единственным

способом (недаром первое легко, а второе трудно, ведь легко промахнуться, трудно попасть в цель).^[132]

Мужественные совершают поступки во имя прекрасного. (…) В противном случае мужественными, пожалуй, окажутся даже голодные ослы, ведь они и под ударами не перестают пастись.^[133]

Скупость (…) неизлечима (…); она теснее срослась с природой человека, чем мотовство. Большинство ведь, скорее, стяжатели, чем раздаватели.^[134]

Порок уничтожает сам себя, и если он достигает полноты, то становится невыносимым для самого его обладателя.^[135]

Какие насмешки не стесняются выслушивать, такие и сами говорят.^[136]