нужными, чем рассуждения.

В литературе пошлость предпочтительнее ничтожности, ведь даже самый дешевый портвейн лучше воды из‑под крана.

Хороший вкус — это скорее вопрос выбора, чем запрета; даже когда хороший вкус вынужден запрещать, он делает это с сожалением, а не с удовольствием.

Удовольствие никак нельзя считать непогрешимым критическим принципом, и в то же время принцип этот наименее уязвим.

К взглядам писателя на литературу следует прислушиваться с большой осмотрительностью.

Когда кто‑то (в возрасте от двадцати до сорока) заявляет: «Я знаю, что мне нравится», в действительности он хочет сказать: «Своего мнения у меня нет, я придерживаюсь мнения своей культурной среды».

Если вы не уверены в своем вкусе, знайте: он у вас есть.

Причину того, что хороших критиков обычно меньше, чем хороших поэтов или прозаиков, следует искать в нашей эгоистической природе.

«Не будь побежден злом, но побеждай зло добром…» Для жизни это химера, для искусства — аксиома.

Нет необходимости нападать на плохое искусство — оно погибнет и так.

Плохую книгу невозможно рецензировать, не рисуясь.

Строго говоря, автор хорошей книги должен оставаться анонимом, ибо мы восхищаемся не им, а его искусством.

Подобно тому, как хороший человек, совершив хороший поступок, немедленно о нем забывает, хороший писатель забывает о книге, которую только что написал.

Если писатель и вспоминает о своей книге, то в голову ему приходят скорее ее минусы, чем плюсы.

Слава часто делает писателя тщеславным, но редко — гордецом.

Когда преуспевающий автор анализирует причину своего успеха, он обычно недооценивает свой талант и переоценивает мастерство.

Когда какой‑нибудь болван говорит мне, что ему понравилось мое стихотворение, я чувствую себя так, словно залез к нему в карман.

У каждого писателя есть несколько тем, которых он, в силу своего характера и особенностей своего дарования, касаться не должен.

Чтобы свести все поэтические ошибки до минимума, наш внутренний цензор должен состоять из сентиментального подростка — единственного ребенка в семье, домашней хозяйки, логика, монаха, непочтительного фигляра и, может, даже из всеми ненавистного и всех ненавидящего солдафона, который считает поэзию «дребеденью».

Большинство писателей… страдают «расстройством» искренности подобно тому, как все люди на свете страдают расстройством желудка. Средство в обоих случаях

очень простое: во втором необходимо изменить питание, в первом — общество.

Цельность писателя страдает гораздо больше, когда его упрекают в отсутствии гражданской совести и религиозного чувства, чем в корыстолюбии. Ведь легче снести упреки коммивояжера, чем епископа.

Некоторые писатели путают подлинность, к которой все они должны стремиться, с оригинальностью, которая нисколько не должна