поближе. Одним словом, удобно. Хоть в театре себя

человеком чувствуешь!

Сели мы с женой в партер: девятый ряд, места десятое, одиннадцатое. Это помню

точно, как спектакль назывался - запамятовал. Что-то про проституток: какие они

хорошие, а милиционеры - плохие. И чем бы все это кончилось - неизвестно, но тут

встает с первого ряда человек достойно-гордой внешности, протягивает на сцену

милиционеру десятку и говорит:

- Слушай, дарагой, очень прашу: монолог Гамлета!

Милиционер-артист от неожиданности как подавился и - ни слова!

- Слушай, не для себя прашу, - зритель не отставал. - Гости у меня, уважь!

В зале, конечно, оживление, смех. А на сцене засуетились и занавес опустили.

Слышу, спорят там, шумят. Занавес колышется, как живой. Потом подняли его, на

сцене те же и - режиссер.

- Для наших гостей из солнечного Армавира, - объявляет он как бы нехотя, но

громко, - монолог Гамлета!

Взял десятку и, будто между прочим, сунул в нагрудный карман. Милиционер снял

фуражку, пригладил волосы и, волнуясь, начал:

- Быть или не быть? Вот в чем вопрос!..

Таких аплодисментов давно не слышали стены театра. Даже люстра под потолком

раскачивалась, даже я хлопал.

Тут на сцену полезли сразу с двух концов двое. Десятки несли в вытянутых руках,

как цветы, как розы.

Я оглянулся - глаза зрителей сияли задором и интересом. В открытую дверь в зал

просачивался народ и занимал ближние места. "Идет эксперимент! - тихо объясняли

они друг другу. - Поиск новых форм!.."

- Для Бориса Петровича Расторгуева, владельца мебельной фабрики, монолог Гаева

из пьесы Антона Павловича Чехова "Вишневый сад"! - объявил режиссер, убирая

купюры в карман и отступая за кулисы.

Артист, который играл сутенера, снял парик, отлепил фальшивые усы. Хорошее,

доброе и чуть грустное лицо у него было.

- Дорогой, многоуважаемый шкап! Приветствую твое существование!.. -

проникновенно произнес он, и что-то теплое разлилось у меня в душе, родное,

близкое...

Уж как мы ему хлопали - до сих пор побаливает правая рука и левое ухо. И такая

празднично-семейная обстановка образовалась в зале и на сцене, что режиссер,

выйдя к рампе, сам достал из своего бумажника деньги, переложил их в нагрудный

карман и запальчиво объявил:

- По моей просьбе, в честь моего будущего ухода из театра - монолог Отелло!

Исполняю - я!

Минут пять он не мог приступить к чтению - мешали рукоплескания и

крики "браво"!

Народу набилось: уборщицы со швабрами, гардеробщицы с пальто, вахтеры,

электрики, пожарник, знакомые, соседи, прохожие...

- Молилась ли ты на ночь, Дездемона?! - начал режиссер, и столько в его голосе

было неподдельной боли и страсти, что несколько

женщин в зале сразу зарыдали, а

одна старушка выкрикнула:

- Невиноватая она! Невиноватая!..

Не знаю, что со мной случилось. Но если после современных фильмов